О Церкви без предубеждения

Мы долго ждали, и вот, наконец, случилось. Книга, которую мы писали два года, вышла – настоящая, красивая, в твердом переплете. С картинками. Она называется "О Церкви без предубеждения. Беседы со светским журналистом". Пробный тираж 4 тысячи экземпляров. Издательство Саратовской митрополии. Мы постарались обсудить самые острые претензии, которые предъявляются сегодня к Русской Православной Церкви ее оппонентами и попытались понять, а какие вообще у современного человека, живущего в век высоких технологий и научного прогресса, есть основания для того, чтобы верить в Бога. Зачем ему это нужно, и самое главное – а нужно ли это Богу? В кратком изложении обсудить эти сакраментальные вопросы можно будет в пятницу, 29 марта, в 12.00 в пресс-центре газеты "Комсомольская правда" в ходе презентации.

"Замиссионерить" и обезвредить

Когда мы приступали к этой книге, то совершенно не знали, что из этого получится. Просто было острое желание вытащить на свет Божий и обсудить многие проблемы, про которые все знают, что они есть, но которые обсуждать в церковной среде вроде как не принято. Отчасти это нежелание священнослужителей идти на диалог с людьми светскими, мирскими можно понять. Если какая-то часть общества свято верит в то, что Русская Православная Церковь - это ОАО РПЦ и что все попы ездят на "Мерседесах" с золотыми ободками, то какой смысл ее в этом переубеждать? Вера она на то и вера, чтобы идти в ней до конца. Каждый имеет право рисовать ту картину мира, которая ему больше нравится. Или, скажем, верит человек в свое происхождение от обезьяны. Ну, греет ему душу такая родословная. Кто посмеет лишать его этой сладкой убежденности? Да никто. Кроме, пожалуй, моего собеседника, игумена Нектария (Морозова), которому и принадлежит идея этой книги.

Его миссионерского пыла и страстного желания привести человека к Богу хватит на целую армию таких вот милых "обезьян" и даже тех, кто произошел от инопланетян (говорят, в наше сложное время есть и такие). За 9 лет своего пребывания в Саратове бывший насельник московского подворья Троице-Сергиевой лавры "замиссионерил" и привел в Церковь довольно большое количество людей, которых прежде затащить на церковный порог можно было разве что под дулом пистолета. Особенно много оказалось среди них светских журналистов, которых отец Нектарий, и сам тоже бывший журналист, перетащил работать в Церковь. В общем, профессиональные вербовочные службы плачут и кусают локти по такому спецагенту.

Он приехал в наш непуганый во многих отношениях город 9 лет назад вместе с тогда еще епископом, а ныне митрополитом Саратовским и Вольским Лонгином. До своего епископства и перевода на саратовскую кафедру архимандрит Лонгин был настоятелем того самого московского подворья. Вместе с ним в Саратов прибыло еще человек пять его ближайших сподвижников. В области начался новый этап церковной жизни. Все священники были молоды, энергичны и полны желания послужить Богу и Церкви.

Мое заочное знакомство с отцом Нектарием случилось при довольно необычных обстоятельствах – на митинге против строительства в Саратове мормонского церковно-административного центра. Его планировали построить в самом центре города, в непосредственной близости от мечети и православного собора. Говорили, что при удачном (для авторов строительства) исходе здание станет своеобразной Меккой для мормонов со всего Поволжского региона и вообще страны. На тот период времени американских мальчиков в белых рубашечках и черных брючках на улицах Саратова было уже действительно много больше, чем золотых огней в известной песне. Православный народ вместе со священниками вышли на главную площадь города, чтобы убедить власти и общественность строительство не согласовывать. В общем, перформанс был еще тот. Все это было для Саратова настолько необычно и остро, что журналистов на столь веселое мероприятие набилось масса. Позицию Церкви перед камерами и диктофонами озвучивал отец Нектарий. Священник, говорящий со светскими журналистами на понятном русском языке, – такое на тот момент было сложно даже представить. Вообще священник, а в особенности монах был для большинства саратовцев чем-то из разряда очевидного - невероятного, неопознанным объектом, только не летающим, а почему-то ходящим по земле. В общем, "паки, паки, иже херувимы", а большего и не ждали. А тут оказалось, что священник это тоже человек, разговаривающий четко, ясно, убедительно. С тех пор отец Нектарий стал, пожалуй, нашим главным епархиальным спикером, раздающим светским СМИ многочисленные комментарии по разным поводам. Журналисты его за глаза так и прозвали – "отец Комментарий". Получилось смешно и в рифму.

Кстати, мормонский центр после того митинга не построили – власти "лавочку" прикрыли.

По разные стороны баррикад

Потом мы стали общаться по работе, я по долгу службы время от времени писала на церковные темы, которые становились все более актуальными и востребованными, и мы с отцом Нектарием иногда встречались, чтобы обсудить те или иные проблемы. Подчас беседы растягивались часа на три: чтобы расположить к себе человека и привлечь его к вере и к Церкви, батюшка времени не жалел. Он мог часами "обрабатывать" собеседника, обсуждая с ним  церковные, светские, журналистские, богословские проблемы. Те проблемы, которые волновали лично его и которыми он хотел поделиться с тем, кто был перед ним. В каждом из приходящих к нему людей он видел, прежде всего, человека, личность, которого стремился привести к Богу. Он упорно искал и находил в человеке что-нибудь хорошее, то, за что можно зацепиться, обязательно по каждому вопросу спрашивал его мнение, доверчиво заглядывал в глаза – в общем, брал человека тепленьким. Многие тогда в эти сети попались и продолжают пребывать в них до сих пор.

Слушать его было интересно, да и вопросов, которые хотелось обсудить, всегда было много. Особенно много их появилось в последнее время, когда Церковь стала занимать в нашем обществе все более заметную нишу. Выступление церковных иерархов по самым разным общественным вопросам, введение в школы Основ православной культуры и жаркие споры по этому поводу, предложения о введении дресс-кода, запрете бесплатных абортов, появление в храмах высокопоставленных "подсвечников" от власти и пресловутая "симфония с государством". Традиционные обвинения в "сближении с толстосумами" и вмешательстве в дела светского общества, в желании переписать под себя Конституцию.

Борьба с инакомыслящими, "зачистка" сектантов и прочих "неугодных", возвращение церковной собственности и связанные с ней локальные войны… Поводов для выяснения отношений и вообще того, "кто есть ху", было предостаточно. Пора уже было нарушить этот обет молчания и перейти к диалогу.

Когда церковный журналист задает вопросы священнику, тут все понятно. Нам же было куда интереснее занять позиции по разные стороны баррикад. Лично мне, признаюсь, долго не давали покоя лавры месье Бегбедера и того, как он лихо бомбардировал вопросами своего собеседника – католического священника. Не претендуя на славу бестселлера "Я верю – я тоже нет", я, однако, принялась разрабатывать план действий. Целью было поднять наиболее острые вопросы, которые волновали тогда и продолжают волновать наше общество и каждого отдельного человека относительно веры, Бога, Церкви и ее присутствия в общественно-политическом пространстве и вообще пространстве нашей жизни. Было очевидно, что равнодушных к такому диалогу будет мало, это вещи, которые, так или иначе, не дают покоя  всем. Ну, или почти всем.

Только потом мы поняли, насколько масштабную задачу поставили. Трудно было объять необъятное. По мере наших бесед появлялись все новые и новые информационные поводы, которые тут же хотелось обсудить. Обсуждения были жаркими. Отец Нектарий - блестящий спикер, к тому же весьма подкованный во многих вопросах, с прекрасным интеллектуальным багажом и железной логикой. Переспорить его в каких-то вещах было довольно сложно. Однажды на одной из бесед (не буду говорить, какой она касалась темы, пусть это останется интригой) мы едва не поссорились. Потом в течение недели не разговаривали. Впрочем, позже пришли к консенсусу и поединок продолжился.

В общей сложности мы провели 18 бесед, которые растянулись примерно на год. Потом последовал период их обработки, редактуры. И вот книга перед вами. Я очень сожалею о том, что в нее не вошли многие острые церковные и околоцерковные темы, которые будоражили страну в последние полгода. Не вошли по той простой причине, что это оказалось уже технически невозможно – книга уже была фактически написана. Я очень надеюсь, что кому-то она принесет пользу, потому что, кроме полемического запала, нами руководила и гораздо более важная цель. Нам хотелось понять друг друга, найти точки соприкосновения. Потому что нет ничего важнее, чем поиск правды. Удалось ли нам ее найти и станет ли она той платформой, на которой вырастут ростки взаимного доверия и взаимного притяжения между Церковью и миром, судить читателю.

***********

Спасибо митрополиту Саратовскому и Вольскому Лонгину за лояльность и согласие эту книгу напечатать.

Игумену Нектарию (Морозову) - за идею, вдохновение и потраченные два года жизни.

Саратовской митрополии, ее издательству – за качественную печать.

Главреду федеральной газеты "Культура" Елене Ямпольской – за неравнодушное предисловие и точный заголовок.

Елене Сапаевой – за титаническое терпение и редактуру.

Монахине Евфросинии (Морозовой) – за титаническое терпение, понимание и корректуру.

Представляем читателям отрывок из книги "О Церкви без предубеждения"

Глава 5. Церковь и деньги

"ОАО РПЦ": почем "опиум" для народа?

— Несмотря на высокое духовное предназначение Церкви, в реальности сегодняшнего дня многие воспринимают ее как исключительно коммерческую структуру, созданную для того, чтобы обманывать людей и  вытягивать из них деньги. Обвинение довольно пошлое, но имеет место быть. В обществе даже возникло устойчивое выражение: "ОАО РПЦ"…

— А можно для начала узнать, в чем заключается тот обман, посредством которого Церковь вымогает у людей деньги? Мне известно, как это делают экстрасенсы, маги, колдуны, которые обещают человеку найти кого-то, кого он потерял, или заставить ту или иную женщину уйти от мужа, берут за это деньги, в итоге ни в чем не помогают и денег не возвращают. Это вот обман, самый настоящий обман. А что подобное этому делает Церковь? Маги, экстрасенсы, колдуны размещают на коммерческой основе свою рекламу в газетах, в журналах, на телевидении. Где Церковь рекламирует себя? Когда Вы зайдете в храм, то не увидите там рекламы. Более того, если Вы придете в храм, напишете записку с именами людей, которых хотели помянуть на Литургии о здравии или упокоении, и вдруг окажется, что у Вас с собой денег нет, то в абсолютном большинстве храмов у Вас эту записку возьмут. Да, возможно, что в одном из десяти храмов, или в одном из ста, Вам попадется сотрудник свечного ящика, который, превратно понимая свои обязанности, скажет: нет, принесете деньги, тогда я приму записку. Но лично я бы уволил такого сотрудника. И увольнял. Поэтому, в конечном итоге, у нас стоят сотрудники, которые все-таки примут эту записку и бесплатно.  И это не наша исключительная ситуация, она носит общий характер. Точно так же когда к нам в храм придет человек, который хочет принять Крещение, и у него нет на это денег, то, конечно, его крестят бесплатно. Это к вопросу об обмане и о корыстности во взимании средств.

— Экстрасенсы берут деньги и гарантируют результат, Церковь их тоже берет, но результата не гарантирует...

— А дело в том, что Церковь вообще не ставит задачей для себя достижение какого-то практического результата. В Церковь люди приходят не за ритуальными услугами, не за помощью в какой-то конкретной ситуации. Церковь — это место общения с Богом. И результат пребывания в Церкви — это именно обретение богообщения. Зачем "гарантировать" такой результат? Это зависит от самого человека. Потому что Бог открывается тому, кто Его ищет.

— Тем не менее, дыма без огня не бывает и подобные устойчивые выражения вряд ли возникают на пустом месте…

— Давайте попробуем рассмотреть историю возникновения "ОАО РПЦ", а вернее, не "ОАО" и не "РПЦ", поскольку Церковь родилась не здесь, не в России, а совсем в другом месте и гораздо раньше. Люди, принимавшие христианство, зачастую обрекали себя на вольную нищету, на лишения и порой лишались не только имущества, но и жизни. Поэтому Церковь исторически не является и не может являться способом зарабатывания денег. Если мы посмотрим на жизнь верующих людей на протяжении семи десятилетий при советской власти, то опять-таки увидим, что человек, который открыто был готов назвать себя верующим, уж никак не мог претендовать на то, что ему каким-то образом это зачтется — в хорошем смысле слова. Зато он мог рассчитывать на то, что лишится работы и возможности карьерного роста, а в некоторых случаях отправится в места не столь отдаленные.

На протяжении всей двухтысячелетней истории Церкви периоды благоденствия волнообразно сменяются периодами гонений. Поэтому любой верующий человек, если он действительно верующий, знает, что вслед за покоем и тишиной вновь настанет буря и нужно будет о своей вере свидетельствовать, вопреки всему и несмотря ни на что.

— У многих как раз и складывается ощущение, что современная Церковь пользуется наступившим периодом затишья, чтобы успеть заработать. Мало ли что, действительно, будет в будущем…

— Мы говорим: "Церковь пользуется". А между тем в Церкви нет той монолитности, которая могла бы как-то единодушно заниматься зарабатыванием денег.

— Зато у Церкви есть верхушка — Патриархия.

— Хорошо. А как быть с сотнями и с тысячами простых священников, монахов, которые не зарабатывают этих денег? Эти люди — зачем они пришли в Церковь? Зачем они служат Богу в деревнях, в нищих монастырях, где порой нечего есть?

— Самый распространенный ответ на эту тему — их обманули.

— А кто их обманул?

— Примерно те же люди, которые заманивают в секты наивных обывателей, только в данном случае они не носят ярлык сектантов, поскольку принадлежат к официальной религии.

— У сектантов нет пастырей, которые стали жертвами. Каждый пастырь у сектантов — это человек, который живет очень неплохо. А у нас среди наших пастырей нищих полным-полно. Нищих, нуждающихся, бедствующих… И они не бросают при этом свое служение. Как это объяснить? Что, сказать, что все духовенство, тысячи священников и монахов, существует только для того, чтобы обеспечить материальное благополучие того, что кто-то именует церковной верхушкой? Только ради этого? Или потому, что все они в глубине души мечтают, что им каким-то образом в эту верхушку удастся пробиться? Но я как человек, в этой среде живущий и служащий, могу засвидетельствовать, что это не так. Не говоря уже о том, что так называемый "белый" священник не может стать епископом и каким-то образом оказаться в верхушке церковной жизни. Тогда чего ради он принимает сан? Никто не обещает ему богатого прихода, не обещает ему прихожан, которые понесут деньги мешками. Их и действительно не несут.

— Тогда откуда обвинения в коммерциализации?

— Я думаю, что в большей степени они — на пустом месте. При этом постоянное муссирование вопроса "церковных финансов" способно довести до белого каления тех людей в Церкви, которые на самом деле понимают, что такое церковные финансы.

— А что это такое? Объясните. Вот сельские батюшки, о которых Вы говорите, этого, наверное, действительно не знают, потому что зачастую бедны, и им действительно сочувствуешь. В то же время есть та самая церковная верхушка, которая живет иначе. Не ведет ли это к неравенству и к бунтам внутри Церкви?

— То, что в селе жить труднее, чем в городе — это реальность. Хотя вместе с тем я знаю священников, которые служат в селах и материально более благополучны, нежели священники, служащие в городах. Вот, скажем, семинарист из какого-то села. Он станет священником и вернется в свое село, где у него остались родители, дом, хозяйство. А в городе порой служит священником человек, у которого жена, двое или трое детей и нет собственного жилья. Вы полагаете, он живет лучше, чем тот священник в селе? Не лучше, потому что у него большая часть средств уходит на съем квартиры. Вы думаете, священника рукоположили, и у него решилась жилищная проблема? Ничего подобного. Допустим, мы у себя в храме всем священникам, которые у нас служат, молодым и семейным, оплачиваем аренду квартиры. Но у нас городской храм, и мы можем себе эту роскошь позволить — дать священнику необходимую сумму для того, чтобы он снял себе квартиру и роскошно жил на оставшиеся двенадцать тысяч своей зарплаты с женой, с ребенком или с двумя детьми.

— А как это определяется: кого направить в городской приход, кого — в деревню?

— Кто-то родился в городе и там прожил значительную часть своей жизни. И совершенно объективно, что человеку, который родился и жил в сельской местности и помимо всего прочего тяготеет к ведению сельского хозяйства, гораздо проще будет в селе и служить. И вполне логично, что именно этого человека с навыками жизни в сельской местности и общения с людьми, там живущими, отправят служить на сельский приход. И наоборот. То есть это делается исходя не из какого-то принципа пристрастности к тем или иным людям, а исходя из принципа церковной целесообразности.

— Вы иронизируете по поводу "роскошной" жизни на двенадцать тысяч. Но ведь у священника всегда есть способ заработать. Независимо от того, богат или беден его приход, он совершает требы: кому-то освящает квартиру, кому-то — машину, кого-то исповедует и причащает на дому. Это ли не источник дохода? 

— Да, но при этом этот священник не говорит: вы мне должны столько-то за освящение машины или квартиры. Он приходит, и в одном доме, после того, как он его освятил, ему дают конверт с какой-то суммой денег, это может быть пятьдесят рублей, может быть сто, может быть тысяча. И с благодарностью его провожают. В другом доме его сажают за стол, кормят обедом. А в третьем с ним просто вежливо прощаются, и это после того как он проехал с одного конца города на другой и, возможно, вынужден был даже взять такси, чтобы успеть забрать ребенка из детского сада. Все это реальность. А еще в одном доме священник, придя туда и увидев царящую там нищету, не просто ничего не берет, когда ему живущая там бабушка пытается что-то вручить, но еще и дает ей какие-то деньги. И такое тоже бывает. И это не выдумки, не фантастика, это факт, наша живая жизнь.

— А почему сегодня принято считать, что священники очень сильно увлекаются этой стороной своего служения и спешат освятить все, что только попадается под руку, получив за это деньги?

— Возможно, кто-то заболевает этой болезнью, поскольку не имеет достаточных средств к существованию и начинает чувствовать такую зависимость. Но в семинарии, где я читаю курс пастырского богословия, я достаточно часто говорю студентам о том, что священник ни в коем случае не должен ждать от людей какой-то награды или мзды за свое служение. Если эта мзда или награда его находят, он должен с благодарностью их принимать, если же нет, то должен к этому со смирением и с покорностью воле Божией относиться. Ставить же в зависимость то, что он делает, от материального результата, который может за этим последовать — никогда не должен. И как только в его сердце возникает это чувство, ему необходимо его всеми средствами оттуда гнать. Оно может возникать, потому что священник — человек, и он не может не думать о своих детях, о жене, о престарелых родителях. Но ему приходится через это в себе переступать и в себе это преодолевать. И могу сказать, что зачастую священникам этот подвиг преодоления подобных мыслей и чувств совершать благополучно удается.

— В сегодняшнем обществе священников часто воспринимают именно как исполнителей неких услуг, или треб. Порой снимают на камеру батюшек, освящающих дорогие машины, а потом выкладывают в интернет как свидетельство "поповской продажности"...

— И что в этом странного, противоестественного — в том, что священник освящает машину,— если чин освящения колесницы, неважно, запряженной лошадями или же с двигателем, осуществляется Церковью на протяжении многих-многих столетий? Просто более проблематично снять на камеру священника, который совершает Таинство Исповеди или Таинство Соборования на дому или причащает кого-то в больнице. Там с камерой трудно появиться. Не всегда можно снять священника, который вместе с фермерами идет крестным ходом на поля и молится о том, чтобы Господь послал им дождь. А потом ночью возвращается домой с этих полей, не получив ни копейки, потому что эти фермеры такие же нищие, как он — засуха, и у них ничего нет. Да и в целом, кого угодно можно снять в нужном ракурсе, был бы только интерес. Можно прийти в любую редакцию и, взяв двух-трех журналистов, выборочно их снимать только в то время, когда они пьют чай или кофе, когда они о чем-то болтают, потому что люди иногда нуждаются в том, чтобы о чем-то поговорить. Потом снять, как они идут в магазин, потом идут куда-то в кафе перекусить, потом едут домой. И сказать: вот видите рабочий день этих никчемных, пустых, совершенно бесполезных людей! Это же очень просто.

— Сегодня практически в каждой машине можно увидеть икону или даже четки, но возникают большие сомнения, что человек перед этими иконами молится. Скорее икона в данном случае играет роль магического "талисмана", своего рода духовной "подушки безопасности", которая в случае чего сработает сама по себе и убережет водителя…

— Вы так уверенно об этом говорите… А Вы каким-то образом исследовали, какой процент людей просто так иконки помещает в машине, а какой процент — не просто так? Какой процент людей о них помнит и молится, а какой — не помнит и не молится? Понимаете, даже если человек, садясь в машину, не молится перед теми иконами, которые у него там находятся, само то, что он эти иконы в своей машине помещает, есть некое его волеизъявление, в праве на которое никто не смеет ему отказывать. Да, может быть, этот человек не настолько религиозен, чтобы каждый раз о Боге вспоминать, на эти иконы глядя. Но тем не менее то, что он сделал такой выбор и поместил в своей машине иконы, а не невесть что, заслуживает если не уважения, то внимания. Что в этом плохого-то?

Что же касается треб вообще, я понимаю, что для человека неверующего и само слово "требы", и внешние действия священника при этом выглядят бессмысленно и даже комично. Но это проблема человека неверующего, для него практически все, что в Церкви происходит, будет бессмысленным и комичным. А что такое треба? Это определенное последование, содержанием которого является молитва о тех или иных человеческих нуждах. Ну не нравится это неверующим людям, не нужно это им, смешно им — так их же никто не зовет, никто для них эти требы не совершает. Это естественное пожелание верующего человека, чтобы Церковь в лице священника и в лице самого этого человека, то есть минимальным образом будучи представлена, помолилась о его нуждах, во исполнение тех слов, которые Господь говорит в Евангелии: где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них. Конечно, неверующему человеку это не нужно. Но опять-таки, понимаете, люди неверующие и нецерковные имеют самые разные интересы и пристрастия в жизни, которые тоже для кого-то выглядят бессмысленными и смешными  — для тех, кто этих пристрастий не имеет. Допустим, кому-то нравится заниматься рафтингом — сплавляться по горным рекам. А есть люди, которые вообще боятся воды до смерти и, глядя на тех, кто занимается рафтингом, говорят: да это же безумцы, а их почему-то показывают по телевизору, это безобразие!  Или американские горки… Совершенно очевидно, что для человека, имеющего минимальные проблемы с позвоночником, они просто опасны. Давайте сейчас начнем утверждать, что все люди, которые на американских горках катаются,— это тоже сумасшедшие. И таких примеров в жизни полным-полно можно найти. Но никто их не ищет, потому что люди, в общем-то, не вмешиваются в жизнь друг друга — иногда оправданно, иногда неоправданно. Так зачем же люди неверующие вмешиваются во внутреннюю жизнь Церкви, каким образом вообще они с ней пересекаются? В данном случае они уподобляются человеку, который подсматривает в замочную скважину: всего не видят, кое-что замечают и делают при этом совершенно превратные выводы. Ну ты позвони, постучись, зайди, тебе объяснят. Хочешь у замочной скважины стоять — тогда не обессудь, рано или поздно дверь откроется и тебя ударит по лбу, в конце концов.

Подпишитесь на наши каналы в Telegram и Яндекс.Дзен: заходите - будет интересно