Жизнь после улицы

Перед посещением саратовского центра для лиц "без определенного места жительства" на Полярной, 27, заранее испытываю чувство неловкости. Знаю, что неизбежно придется задавать вопросы из разряда "как вы до такой жизни докатились". Есть много аспектов у проблемы сосуществования бездомных с другими, то есть благополучными, людьми. Личностных, социальных, психологических, государственных. И вроде бы уже не девяностые, когда бандиты могли "отжать" квартиру за долги, но и поныне где угодно можно увидеть этих людей в поисках еды и одежды. Их внешний вид многих заставляет отворачиваться и поскорее проходить мимо. Несмотря на то, что существуют центры реабилитации, где люди без дома могут найти ночлег, на улице их меньше не становится. Корреспондент "Взгляда-онлайн" попыталась выяснить, почему.

Наша Марина

Хотя саратовскому центру "БОМЖ" уже 15 лет, большинство моих знакомых ничего о нем не знают. Вряд ли они вообще когда-нибудь задумывались о том, где ночуют бомжи. Зато с легкостью подсказать дорогу могут сами "лица без определенного места жительства". Находится он практически в центре города – в частном секторе между Вольской и Симбирской. Среди аккуратных домиков из белого кирпича с ажурными занавесками на окнах мы без труда определяем то, что нужно. С виду центр напоминает сельский, уже отслуживший свой срок клуб. К нему примыкает вход в виде небольшой деревянной пристройки с облезшей синей краской на старых досках. На всякий случай спрашиваем у проходящей мимо старушки, действительно ли это центр "БОМЖ". "У них там лучше, чем в больнице", – не отвечая прямо, заявляет бабушка. Затем отводит меня на два шага вперед и заговорщически, как будто боясь, что ее кто-то услышит, говорит: "Там у каждого двухъярусные кровати". С тем мы и зашли во двор.

Сомнений, что увидим здесь еще немало колоритных людей, не было. Это предположение подтвердилось через секунду. Во дворе монотонно заметал листву крепкий приземистый мужичок. Если бы не место, где я его встретила, подумать, что это бомж, невозможно. Одет прилично: черная куртка из кожзаменителя, кепка, строгие брюки. И радушное лицо. Его можно было бы принять за обычного дворника. "Добрый день, меня зовут Виктор, – представился он. – Ой, вы снимаете, а вдруг меня милиция ищет?" , – смеясь, отворачивается он от объектива. Как выяснилось, Виктор бывший армейский прапорщик, а здесь является чуть ли не телезвездой. Потому что, когда приезжают журналисты, его демонстрируют как показательный пример "положительного" бомжа. И он с удовольствием позирует на камеру, разговаривает "за жизнь".

Подъехала машина, из нее вышла яркая брюнетка. "Это наша Марина Александровна", – доложил мне Виктор. Позже стало ясно, что все постояльцы центра называют ее не иначе как "наша Марина Александровна".

Распорядок для бродяг

До этого с директором центра Мариной Прокофьевой я общалась только заочно. "У нас здесь не такие бомжи", – сразу заявила она, и это стало ключом ко всей беседе. Марина Александровна работает в центре с 2001 года. Сначала заместителем директора, а последние пять лет – руководителем. Она рассказала, что раньше бомжей сюда привозила милиция: "Единственная проблема была в том, что сотрудники милиции везли к нам всех не понравившихся им лиц. Забирали, сажали в машину и привозили. Ну, мы сразу же "пробивали", есть ли у них прописка", – описывает схему директор. Оказывалось, что большинство из них имеют жилье. "Вы не думайте, что попрошайки на улице или те люди, которые лазают по мусоркам, – все бомжи, – рассказывает Марина Прокофьева. – У них есть прописка, просто в этом смысл их жизни. Даже когда их привозят сюда – вымоются, получат направление на обследование, но долго не задерживаются".

Сейчас, когда милиция уже насильно никого не привозит, а бомжи на улице заявляют, что "нарушаются их права личности", в центре даже есть свободные места. Хотя койко-мест не так много, из 64-х "арендуются" только 47. Летом сами сотрудники центра совместно с министерством социального развития Саратовской области, миграционной службой проводили акцию и ездили по районам города, приглашая нуждающихся в жилье людей в центр.  "Ни один не пришел! – докладывает Прокофьева, - Через нас прошло много людей. Больше всего бомжей было в Ленинском районе. Не идут, потому что здесь нужно распорядок соблюдать. Им запрещается употреблять алкогольные напитки, прохлаждаться, не работать. Встают они в полседьмого, в семь завтракают, а в восемь должны покинуть центр и идти на работу". Помимо прочего нежелательно заводить связи с противоположным полом. Смотреть телевизор можно в строго определенное время. Правда, когда в последний раз был футбол, им разрешили смотреть его допоздна. То есть определенные поблажки есть, но вариант "какой футбол без пива?" – здесь не прокатит. Как замечает директор, если одному разрешишь, все захотят.

Контингент в центре непростой. "В основном это люди после 45. -уточняет директор, - У них уже была работа, семья, дети. Но по каким-то причинам они стали не нужны родным – или спились, или стали инвалидами. А то и все вместе". По словам Прокофьевой, большинство – бывшие заключенные. Поэтому с четырех вечера, едва начинают возвращаться с работы первые постояльцы, приходит и охранник. Есть и тревожная кнопка, и всегда можно вызвать подмогу в лице крепких ГБРовцев. Случается это не часто, потому что "беседы" с сотрудниками полиции не из приятных, а воровство у своих или драки просто не приветствуются "обществом". "Бывает, приходят пьяные. Если это зима, не выкинешь же их на улицу! Держим в прихожей", – рассказывает директор.

Бесплатно в центре можно жить только два месяца, в течение которых обязательно нужно найти работу и получить паспорт. С получением паспорта трудности в основном возникают только у приехавших из стран СНГ. Конечно, паспорта свои они теряют тоже не от хорошей жизни. "Но к нам попадают только те, кто хочет работать. У нас не такие бомжи, как на улице", – вновь повторяет мне директор в кабинете с типично офисной обстановкой, с не новой, но приличной мебелью и ноутбуком вместо компьютера. "Не смотрите на беспорядок, это ревизионное управление полтора месяца нас проверяло, я еще разобрать бумаги не успела", – оправдывается Прокофьева.

Пути и судьбы

Вообще складывается впечатление, что небольшой штат сотрудников, по-русски говоря, затюканы проверками. Но каждый из них, в том числе и люди, приходящие в центр, стараются представить все в лучшем виде. Из первого здания, где кроме общежития располагается администрация, мы с директором направляемся во второе. К нам присоединяется старожил центра – заведующая отделением, которая работает здесь с самого открытия – Татьяна Фокина. "Пришел осужденный, я сейчас отправлю его на обследование", – мимоходом говорит она директору. Действительно, в "предбаннике" основного здания мы встречаем молодого человека лет тридцати. На его лице с еще заживающими синяками без слов написано, что жизнь помотала. Рядом лежат дорожные сумки с вещами. Общаться не хочет. Удается лишь узнать, что он из Красноармейска, родители живы, есть сестра Яна, осудили его условно. До этого он не бомжевал, а снимал квартиру с "друзьями". "Родители не знают, что я кочую", – говорит он, опустив голову ниже плеч. "Может, в Красноармейск вернешься? Родители всегда помогут и поймут", – спрашиваю я. "Пусть они Яночке своей помогают", – отрезает он, и я больше не пристаю с расспросами.

Замечаю, что директор и заведующая не в большом восторге от того, что я с ним общалась. Они очень быстро проводят меня по "общежитию" прямо в женское отделение – самое отдаленное и самое небольшое по количеству коек. "Женщины сильнее мужчин, поэтому их меньше", – объясняет Прокофьева. Мимо мелькают узкие коридорчики, стены которых покрашены зеленой "подъездной" краской. В самих комнатах, как на контрасте, они более приятного, персикового оттенка. Пока идем, мне встречается еще один мужчина, который тут же убегает курить. И я уже теряю надежду поговорить с кем-то "по душам".

Действительно, двухъярусные, аккуратно застеленные кровати занимают каждый квадратный метр. Почти все пустые. "Большинство в это время на работе", – говорят мне. В одной из комнат встречаем уже знакомого Виктора, здесь резкий запах чеснока и лука. "Ой, девчата, простите меня, я просто здесь кушаю", – принимается причитать подрабатывающий дворником Виктор, заметив недовольство со стороны начальства. Потом они спросят у меня: "Если бы не чеснок, вы же никакого другого неприятного запаха не почувствовали? Вы же не станете плохо писать о центре?".  В их глазах явно читается страх. "Мы же благое дело делаем", – продолжает Марина Александровна. На это дело выделяются, на взгляд обывателя, немалые деньги – 16 миллионов в год.

Тяжелого духа здесь действительно нет. Всех вновь прибывших направляют на обследование. Если они не больны и не представляют угрозы для окружающих, их отмывают, а вещи дезинфицируют. Есть тут и телевизор, и микроволновка, и самое главное, что нужно для жизни – кров и еда.

"Все хорошо, прекрасная маркиза"

"У нас все хорошо, все хорошо", – как скороговорку повторяет первая встретившаяся мне в женском отделении постоялица.  Мою новую знакомую зовут Елена Николаевна. На ее лице улыбка, и она действительно очень старается показать, что у нее все хорошо, несмотря на то, что дочь отправила ее сюда и с тех пор ни разу не навещала. Защитная маска быстро спадает, как только разговор заходит о дочери. Женщина начинает реветь, руками заглушает всхлипывания. "Так, не портите мне моих девочек. Нам еще спать ночью надо", – говорит мне заведующая, и мы быстро переходим на другую тему. В женской комнате много мягких игрушек. "Это наши, – хвалятся они, – нам мужчины периодически дарят". Хоть флирт здесь не приветствуется, большинство из постояльцев просто дружат друг с другом. У мужчин в комнате висит плакат "несбыточной мечты" – парень, томно обнимающий обнаженную красавицу на райском острове. Но как только их спрашиваешь об отношениях, они взмахивают руками и наперебой начинают хихикать и говорить, что никакие романтические отношения им уже не нужны. "Одна была здесь, молодая, очень красивая. Занималась…", – заведующая многозначительно смотрит на меня. "Проституцией?" – уточняю я. "Да. Когда пришла к нам, всех мужчин совратила. Но надолго она не задержалась".

В рабочее время общаться здесь особенно не с кем. Днем здесь могут находиться лишь те, кто оказался в трудной ситуации из-за собственного бессилия или равнодушия родных. Чуть позже я встречу на улице нескольких мужчин, куривших на лавочке в ожидании нашего отъезда. "Лучше с ними не общаться, – останавливает меня заведующая. – Они не совсем адекватны. Сейчас один будет предлагать мандарины, вы не соглашайтесь и сделайте вид, что не слышите".  И действительно, один из мужчин тотчас направился к нам с пакетом мандаринов. "Не надо, не надо!" – закричали ему мои экскурсоводы.

В общем, вполне милые люди…  Но ведь известно, что в основном бомжуют спившиеся, асоциальные личности. Таких большинство, и приходить в центр они не торопятся. Вернее, они понимают значение слова "халява", но пожив бесплатно, работать не идут, а так и переезжают из центра в центр. В области есть четыре "приюта для бездомных". Сотрудники центра, проработавшие здесь ни один год, подмечают, что в последнее время увеличилось количество психически нездоровых людей. "Может быть, все больницы переполнены?", - предполагают они. Но проблема, кажется, глубже. Государство в основном воспринимает бездомных как обузу и трудную статью бюджетных расходов. А ведь деньгами и даже созданием таких вот центров проблему не решить. Такие люди нуждаются в реабилитации – прежде всего, в психологической помощи, в лечении от алкогольной зависимости. Может быть, и в принудительном порядке.

Подпишитесь на наши каналы в Telegram и Яндекс.Дзен: заходите - будет интересно