Одиночество в степи

Мишаня хотя и страстно полюбил Катю, но уж слишком сурово вел себя с ней, иногда доходило до "лапоприкладства". В итоге она ушла к другому. Более спокойному и рассудительному Вольдемару. Так и живет пара, правда, по-восточному: он, она и Клеопатра, для своих просто Клепа.

Вот такие непростые взаимоотношения у взрослых дроф, рожденных в неволе. Их дом – биологическая станция Саратовского филиала Института проблем экологии и эволюции имени А.Н. Северцова – находится в селе Дьяковка Краснокутского района.

Комфортно ли "краснокнижной" птице обитать в регионе, чьим символом она является? О чем мечтают дрофы и о чем не хотят думать ни федеральные, ни областные чиновники? Корреспондент ИА "Взгляд-инфо" отправилась в краснокутские степи.

Убить по-русски

"Муж рассказывал, у них вот такие огромные яйца, можно на всю семью нажарить", – с украинским акцентом проговаривает старушка. И тут же загорелыми ладонями обхватывает воздух, как бы доказывая: дрофиные яйца больше гусиных. Сама коренная дьяковчанка, баба Аня никогда не видела редких птиц, знает о них только по рассказам умершего восемь лет назад мужа-тракториста.

"Только, говорит, едешь, а они подымаются вверх – и бегом. А там такие туши! – эмоциональная старушка опять разводит руками, пытаясь угадать размеры птицы, которую никогда не встречала. – Муж с другими трактористами ездили по полю рядом с их гнездами, но никогда их не разоряли. А самки чаще от трактора не улетали. Может, кто-то и покушался на яйца, кто любитель был. Мы все разные, мы все жадные. Одному хочется чего-то там, взял и разорил гнездо. Не, мой не трогал их".

Самое крупное село Краснокутского района разбивает на две части река Еруслан. Движемся по курсу: сначала через мост, под которым в воде релаксируют местные гуси, потом проезжаем сельские домишки, постройки позапрошлого столетия, магазины. Натыкаемся на немного покосившийся офис лесничества.

"Я когда был пацаном, дрофы вообще как бараны ходили по полям. У них же вес доходит до двадцати восьми и тридцати с лишним килограммов. Их хорошо было, знаешь, когда ловить? Осенью, когда дожди пройдут и морозы стукнут в ночь. Дрофы потом сами себя не могли поднимать. На лошадях скакали и их кнутами отбивали. Но их было море. А сколько стрепетов здесь было! Чего только не было, сейчас ничего нет. В этом году я даже скворца ни одного не видел", – особенностями национальной охоты делится бывший председатель рабочего комитета лесхоза, пенсионер Василий Катрушев. (Правда, явно преувеличивая весовую категорию птицы, в свои лучшие годы она может достичь максимум двадцати килограммов).

Причину же вымирания дроф наш собеседник видит в науке. А точнее, в ученых, зачастивших в село: "В начале двухтысячных сюда иностранцы приезжали, тут их куча была, а потом им запретили. А чего? Они же гнезда разоряют! Нельзя организованно разорять гнезда! А так вообще в советские годы стали ездить всякие эти, елки-палки, ученые. Специально из Ленинграда или еще черт знает откуда ехали. Каждый год еще снег – а они уже тут. Изучили все, и дроф не стало".

Как выяснилось, местные путают орнитологов с биостанции и всевозможных "исследователей", открывающих общества с неограниченными возможностями. К примеру, такие как ООО "Дрофа" и некоммерческое партнерство "Биофак-Дрофа", принадлежащих известному в районе предпринимателю, директору МУ "Краснокутский ФОК". Судя по форумам в интернете, он активно искал спонсоров своей деятельности. Кто-то из сельских вспоминает, что этих "исследователей" потом долго искали приставы.

Танец любви и надежды

Территория в четыреста квадратных метров разбита на участки, отделенные друг от друга рыболовной сеткой. Сегодня здесь обитают девять дроф. У каждой группы свой островок, где для самок даже обустроили небольшие домики. И у всех есть соседи по "квартире", лишь дрофич Михаил живет в апартаментах один.

Вместе с руководителем Саратовского филиала Института проблем экологии и эволюции имени А.Н. Северцова Михаилом Опариным и ученым-биологом Татьяной Капрановой тихо заходим в вольер. Когда-то студентка приехала из Саратова на биостанцию на полевые исследования. И вот уже десять лет Татьяна вместе с мужем и сыном живет в Дьяковке, помогает дрофам родиться в неволе.

Все нынешние обитатели питомника вылупились здесь же, в инкубаторе. В природе мать выкармливает птенца с клюва, поэтому биологу приходилось кормить их с помощью пинцета и поить из пипетки. Сегодня в их рацион входят мучные червяки, проросшее зерно и говяжьи сердца.

"Мишаня очень агрессивный, а по весне просто собакой становится, заходила к нему только с лопатой, – предупреждает Татьяна, перед тем как приоткрыть дверцу к "бунтарю". Мишаня ходит вдоль сетчатой ограды и шипит. Перед фотоаппаратом замер, позируя несколько секунд, и продолжил отстаивать свои владения. – Но какой он красивый был, когда токовал в брачный период! У него раздулся горловой мешок, появились усы, он так гурлыкал и танцевал. Правда, Катю чуть не убил, когда топтал. Он ее не первый год топчет, у него любовь к ней".

"Все, как у людей, мальчики девочек за косички дергают, чтобы обратить на себя внимание, так и у них", – шутит Михаил Львович.

Ученые надеются на четырехлетнего Мишаню. В этом году он ухаживал за самками, одна из них даже снесла яйцо, но оно оказалось неоплодотворенным. Теперь надеются на следующий год, когда дрофичу исполнится пять лет и он станет половозрелым самцом. Кстати, барышни-дрофы созревают на год раньше.

"Их сложно содержать, потому что у них четкие иерархические взаимоотношения между самцами и самками, – объясняет особенности питомцев Опарин. – За ними ведется видеонаблюдение – так мы изучаем их поведение. Если возникают конфликты, отсаживаем друг от друга. Ведь дело может и смертоубийством закончиться. Знаю, в московском зоопарке есть группа дроф, так там самец до смерти самку затоптал. В период размножения самец садится на самку и хватает за затылочную часть. Так у него гормоны взыграли, он перестарался и снял с самки скальп…".

О каждой птице орнитологи рассказывают как о человеке со своим характером. А особенно заметна индивидуальность каждой дрофы, когда находишься на их территории. Кто-то сразу отстраняется, кто-то обороняет свои земли, а дрофич Ваня ходил за нами по пятам. Большими карими глазами смотрел на нас, как на своих, пришедших из степи.

Программы "под ноль"

Эти дрофы уже ручные. Вольные же птицы обычно с незнакомцами не церемонятся, стоит им только за несколько сот метров заметить человека – улетают. Увы, эта природная предосторожность не особо помогла выжить степной красоте в новых реалиях. Еще пару веков тому назад дрофа считалась широко распространенной птицей, а в наше время она массово перелетела в… Красную книгу. И находится не только под федеральной, но и под международной охраной.

Дрофу сгубила интенсификация сельского хозяйства. Места, на которых она привыкла гнездиться, стали распахиваться и засеваться, а позже и вовсе обрабатываться пестицидами. По словам Опарина, если в 1908 году в Новоузенском уезде (куда раньше входили земли Дьяковки) было распахано 35% территории, то к 1960-м пашня занимала уже около 60% земель.

Степные птицы пытались идти на компромисс с крестьянами, привыкли даже к тракторам, курсирующим вблизи их "домиков". Но все-таки врагов у них прибавилось. Вокруг полей посадили укрепительные лесополосы, а там заселились грачи, сороки и серые вороны. Орнитологи рассказывают, что сами наблюдали, как вороны охотятся за яйцами дроф. Одни провоцируют самку дрофы, сгоняют ее с гнезда, а другие тут же расклевывают яйца. Такой неестественный отбор.

Во всей восточной части Европы наиболее крупная популяция дрофы сохранилась как раз в Саратовской области.

"Начиная с 1998-го и до прошлого года мы проводили учет дрофы на значительной части Саратовского Заволжья, объезжали площадь в 12 тысяч квадратных километров. И по сравнению с концом девяностых годов, сейчас их число сократилось на 70%. Сегодня в нашем регионе насчитывается всего около трех тысяч дроф. Если на государственном уровне не предпримут никаких мер, то приблизительно через 10-20 лет в России дрофы практически не останется", – прогнозирует Михаил Опарин.

Долгие годы орнитологи, члены саратовской региональной организации "Союз охраны птиц России" пытались добиться разработки государственных программ по сохранению дроф. Но защитники птиц оказались бессильны. Ничего не вышло и после флешмоба, когда в 2011 году около 15 тысяч саратовцев решили прислать губернатору Павлу Ипатову "письма несчастья" с изображением вымирающего символа Саратовской губернии. В итоге областное правительство оказало только моральную, но не материальную помощь.

В 2013 году уже глава региона Валерий Радаев, открывая мероприятие к Международному дню защиты окружающей среды, подчеркнул: областные власти "взаимодействуют с независимыми организациями, чья работа направлена на сохранение природного потенциала и экологической безопасности".

"Это наша общая задача, и никакие материальные дивиденды, никакой сиюминутный экономический эффект не заставит нас пренебречь экологической целесообразностью", – заявил неравнодушный губернатор.

И заместитель руководителя управления Росприроднадзора по Саратовской области Александр Разуваев, чье ведомство отвечает за дрофу в регионе, подтвердил корреспонденту "Взгляда-инфо" – не пренебрегают власти: "Дрофа занесена в Красную книгу России, поэтому обязанностей по сохранению вида у субъекта пока еще нет. Но мы выходили с инициативами к Министерству природных ресурсов РФ, ежегодно предлагаем принять федеральную стратегию сохранения дрофы. Пока наши усилия тщетны, к сожалению. Хотя правительство области нас в этом вопросе поддерживает, соответствующие рекомендации давало и просьбы были. К сожалению, с предложениями финансовой помощи к нам никто не обращался".

Видимо, никому птичку не жалко.

Остаются вымирать

"Такой программы, которая была бы посвящена сохранению дрофы, в нашей стране никогда не существовало, – сетует Опарин. – К примеру, в центральной Венгрии порядка 1000-1200 особей, но там тратятся колоссальные средства на сохранение этого вида. В 2013 году мы были на конференции в парке, где охраняется дрофа. Парк имеет финансирование в несколько десятков миллионов евро ежегодно. Так о чем можно разговаривать?".

Мишаня, Вольдемар и их друзья-подруги – результат удивительного эксперимента наших ученых. Разведение дроф в неволе остается достаточно сложным и очень дорогостоящим проектом. Первые серьезные исследования в России начались лишь в 1998–2000 годы при поддержке Франкфуртского зоологического общества Германии.

"Они финансировали все работы, взяли на себя транспортные расходы, спутниковое слежение, приобрели хорошую оптику, ведь без хорошего бинокля и трубы заниматься изучением этого вида в природе бесперспективно. Нужны передатчики, один стоит больше трех тысяч долларов. Все это непростое дело", – рассказывает Михаил Львович.

За счет сотрудничества с немцами удалось изучить методику инкубирования птенцов. Затем стартовала совместная программа с англичанами. В Великобритании их пернатый символ окончательно исчез двести лет назад. Для его воссоздания общество "Большая дрофа" и запустило программу совместно с саратовскими специалистами. Сюда приезжал орнитолог Дэвид Уотерс, благодаря которому биостанция обзавелась своим инкубатором.

Вскоре британцы уехали на родину выпускать "русского страуса". Но на чужбине популяции так и не возникло. Совместная же программа свернулась в 2012 году. Особо язвительные жители Дьяковки ерничают, мол, лавочка закрылась.

"У всех почему-то представление такое: если с англичанами сотрудничаем, значит, продаем яйца, – говорит биолог Татьяна Капранова. – Полгода мы с ними работали, они обеспечивали выполнение полевых работ, мы получали только командировочные. А как все начиналось? Дэвид должен был буквально за свой счет вывести этих дроф, хотя бы первую партию, чтобы правительство начало выделять им деньги. Его жена даже подрабатывала уборщицей, они копили деньги, чтобы вывести первых птенцов. Потом все резко оборвалось. Их правительство перекрыло финансирование".

В 2003 году на нашей биостанции тоже попытались выпустить дроф на волю, но тот эксперимент закончился печально – всех птиц съели лисы. Дело в том, что до сих пор не удается адаптировать дроф из питомников к опасностям дикой природы, обычно этим занимается их родная мать. Изучение этого вопроса требует серьезного финансирования. Но саратовские орнитологи об этом пока не мечтают. Сегодня им только на содержание и учет птиц необходимо порядка 250–300 тысяч рублей.

Мы покидаем питомник, а Ваня стоит посередине территории, окруженной рыбацкой сеткой. Он больше не смотрит на нас, он изучает решетчатое небо и следит, как сверху прыгает юркий воробей. Еще мгновение, и тот улетит. Наверное, Ваня тоже мечтал бы жить на свободе – как его здешние предки сто лет назад. Но пока символом-то его делают, а денег на жизнь не дают.

Подпишитесь на наши каналы в Telegram и Яндекс.Дзен: заходите - будет интересно